Амбициозность и радикальность как планов, так и реальных шагов Трампа вполне позволяют определить его действия как глобальную революцию. Или, по крайней мере, как её попытку. Вопрос том, есть ли сейчас в наличии глобальная социальная база для придания устойчивости трампистской революции? Или же это лишь очередной ультраправый переворот, каких много было в истории, только с последствиями, ощутимыми не для одной страны, а в глобальном масштабе? Об этом размышляет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
Внешняя политика президента США Дональда Трампа стала одним из ключевых факторов, влияющих на пересмотр традиционных принципов международных отношений. Его подход, основанный на лозунге Make America Great Again, привёл к значительным изменениям в глобальном балансе сил, переформатированию альянсов и усилению тенденций к деглобализации.
Причём происходит всё это практически в ежедневном режиме. И по большей части абсолютно непредсказуемо. В результате практически весь мир, затаив дыхание, ждёт очередного утра в Америке и очередной порции интервью Трампа. Как следствие, и новостная лента, и первая политическая реакция в других регионах мира, находящихся в иных часовых поясах, теперь сместились по времени. Утро в Вашингтоне – это ранний вечер в Западной Европе, поздний вечер в Москве и глубокая ночь в Китае. И если раньше к концу рабочего дня, вполне естественно, накал новостной повестки стихал, то сейчас всё изменилось. И вечерних/ночных новостей от Трампа сейчас ждут с не меньшим напряжением, чем традиционных утренних и дневных новостей в своих странах.
В результате одной глобальной смены формата Трампу уже удалось добиться – он приучил весь политический и медийный мир жить по вашингтонскому времени.
Амбициозность и радикальность как планов, так и реальных шагов Трампа вполне позволяют определить его действия как глобальную революцию. Или, по крайней мере, как её попытку. Понятно, что сам термин «революция», как минимум в классической марксистско-ленинской теории, относится отнюдь не к крайне правому спектру политического ландшафта, который представляет Трамп, а к его противоположности – к левоосвободительным и классовым движениям. С марксистской точки зрения вместо термина «революция» применительно к Трампу можно было бы использовать иные характеристики – «ультраправый протекционистский поворот» или что-то похожее. Ещё один марксистский термин – «торжество махровой реакции» – здесь, наверное, вряд ли применим в чистом виде. Поскольку любой марксист согласится, что глобалистские противники Трампа сами по себе являются не менее махровыми реакционерами и вопрос лишь о подвидах.
Но не будем придираться к терминам и к их пуристской трактовке. Будем воспринимать революцию в её наиболее нейтральном понимании – как слом старого порядка (без углубления в детали её движущих сил). И в этом контексте по размаху планов Трампа, по уже первым краткосрочным результатам его действий всё происходящее вполне можно назвать глобальной революцией.
Рассмотрим теперь психологические качества, которые отличают революционера, а точнее даже лидера революции, от обычного политика. Здесь можно выделить три составляющих: видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий. Все эти характеристики в психологическом портрете Трампа вполне наличествуют. Естественно, что они заложены долгим опытом работы Трампа в бизнесе, агрессивным и напористым стилем ведения дел. А также выработанным отчасти в связи с этим пониженным чувством опасности, готовностью к риску и стремлением добиваться своего, несмотря ни на что.
Здесь вполне уместен вопрос. Получается, что любой наглый бизнесмен, любой, условно говоря, торговец с рынка представляет собой готовый типаж революционера? Но это ведь далеко не так. И в мировой истории было достаточно примеров прихода крупных бизнесменов в политику, но ни один из них не совершил такой революции, какую сейчас осуществляет Трамп. В чём же тогда его уникальность?
Думается, здесь нужно различать две вещи. Одна – это готовность, несмотря ни на что, получить свою прибыль, что в условиях политики, к сожалению, часто превращается в коррупциогенный «гешефт». Такого рода деятелей хоть пруд пруди, и многие профессиональные политики, опять же к сожалению, здесь дадут большую фору бизнесменам. «Освоение» государственных бюджетов в целом ряде стран давно стало практически национальным видом спорта. Но есть и другой подход. Для него ключевым условием является готовность изменять систему, изменять правила игры и отсутствие боязни это делать. Потому что одно дело – «продавить» систему (пусть даже как угодно грубо) на получение собственной коррупционной ренты, а другое дело – изменить её полностью.
На такое готовы немногие. А для среднестатистического наглого коррупционера с пониженным чувством опасности это даже и не нужно. Он прекрасно найдёт для себя возможности и внутри системы, не меняя её. Даже если волей судьбы или случая его вынесет на самый верх. А вот Трамп оказался готов.
Именно эта решимость разрушить старый мир до основанья, перефразируя строчку из «Интернационала», в сочетании с вышеперечисленной триадой качеств и составляет психологический портрет революционера. И именно всё это и характеризует Трампа.
От психологии вернёмся к социальной теории. Марксизм-ленинизм учит нас, что для успеха любой революции необходима вызревшая к этому моменту революционная ситуация. Она определяется следующими четырьмя параметрами. Первое – «верхи не могут», утеря старым правящим классом или группой элиты возможности управлять и осуществлять эксплуатацию «по-прежнему», как это было раньше. Второе – «низы не хотят», нежелание широких народных масс жить по-старому. Третье –угнетение трудящихся классов выше обычного. Четвёртое – наличие политической партии как авангарда революции.
Без этих признаков революционной ситуации никакой социально-политической революции в строгом смысле слова быть не может. А может быть только верхушечный, надстроечный переворот, когда одна группа элиты (или эксплуататоров, как угодно) перехватывает власть у другой такой же группы. И соответственно, ключевой вопрос здесь – есть ли сейчас в наличии глобальная социальная база для трампистской революции, чтобы придать ей устойчивость? Или же это лишь очередной ультраправый переворот, каких много было в истории, только с последствиями, ощутимыми не для одной страны, а в глобальном масштабе?
Первые три параметра революционной ситуации («верхи не могут», «низы не хотят», рост угнетения) в целом связаны между собой. Собственно говоря, во внутреннем контексте США можно сказать, что как избрание Трампа в 2016 году, так и тем более его переизбрание сейчас стали результатом такой революционной ситуации. Не только же популизмом объяснять его успех. Для того чтобы популизм был воспринят широкими слоями общества, необходимо наличие объективных социальных условий. Можно сколько угодно упражняться в уничижительных эпитетах – «ржавый пояс», «синие воротнички» – и рассуждать о социальном расколе США на «продвинутые» побережья и «недалёкую», «недоразвитую» глубинку континента. Но факт остаётся фактом: широкие народные массы США дважды качественно изменили политическую систему этой страны. Причина этого, в марксистских терминах, как раз в наличии революционной ситуации.
Посмотрим на Европу. Здесь за последнюю пару десятилетий мы видим то же самое. Высокие результаты, а зачастую и победа несистемных партий на выборах, будь то ультралевые (как «Сириза» в Греции, «Подемос» в Испании), ультраправые (как «Альтернатива для Германии», Марин Ле Пен во Франции, похожие случаи в Нидерландах и других странах, Кэлин Джорджеску в Румынии) или же анархистские изначально, но затем клонящиеся вправо (как «Движение пяти звёзд» в Италии), – всё это свидетельства широкого гражданского недовольства сложившейся системой власти. По сути, той же революционной ситуации. Где-то её удаётся купировать политическими манипуляциями. Такими, как второй тур во Франции, где все силы старого порядка, невзирая на свои распри, объединяются против Марин Ле Пен и её партии. Или же это предельно лицемерные «широкие коалиции», когда партии старого порядка, полностью забыв о своих ценностях и предвыборной платформе, соединяются в искусственные конструкции, для того чтобы не допустить силы гражданского протеста к власти. Но суть от этого не меняется.
Таким образом, три признака глобальной революционной ситуации налицо. И ключевое значение сейчас приобретает четвёртый из них. Это наличие политической партии (в широком смысле этого слова) как авангарда революции. Причём не столько внутри самих США, сколько в глобальном масштабе. Вопрос о «трампистском интернационале» не нов. Его пытался формировать Стивен Бэннон во время первого срока Трампа. Но тогда не получилось. Получится ли сейчас? Это и является ключевым вопросом текущей революции.
Автор: Олег Барабанов
